теперь дочитывать мне придется позже. Ровно в полночь меня будет ждать в назначенном месте электрокоптер.

— Эй, не спешите! — Ольга придержала его руку, видя, что он намеревается взять папку со стола. — Надеюсь, вы не думаете, что я позволю вам так просто забрать единственный экземпляр пьесы Михаила Афанасьевича?

— Боюсь, выбора у вас нет, — сказал седовласый мужчина. — В этой папке — разгадка, и она может спасти моего сына. А он может спасти миллионы жизней. Так что я забираю её с собой. Официальный запрос вы получите уже завтра — уверяю вас, с этим проблем не возникнет. А пока — пьеса поедет со мной.

— Хорошо! — сказала Ольга. — Тогда и я еду с вами, И не спорьте со мной! Формально я не имела права даже и показывать вам эту рукопись, не то что — отдавать.

— Да где уж мне спорить с вами… — Алексей Берестов усмехнулся. — Ладно, едемте, только на сборы я не могу вам дать даже минуты.

— Мне и не нужно, — мгновенно согласилась Ольга. — Только захвачу сумку и пальто, а потом запру помещение. Кроме меня никого из сотрудников в здании театра нет.

6

Ольга должна была признать: этот странный человек — Алексей Берестов — водил машину великолепно. Да и «Руссо-Балт» был словно создан для скорости. Он выдавал теперь почти сто километров в час, но дороги были почти пусты, так что водитель успевал еще и разговаривать с Ольгой.

— Сказать по правде, я рад, что вы составили нам компанию. — Алексей Берестов с особенной лихостью вырулил на Большую Полянку. — И не хмыкайте вот так — насмешливо. — Он с иронической точностью скопировал её хмыканье. — Ваш совет и консультация могут мне понадобиться.

Он бросил на Ольгу быстрый взгляд и, должно быть, заметил на её лице смесь удивления и недоверчивого понимания — именно это она ощутила в тот момент.

— И какого рода консультация вам нужна? — спросила Ольга.

Они всё ещё мчались по Большой Полянке, и Алексей Берестов, не отводя глаз от дороги, процитировал:

— В землю! Вниз! В преисподнюю, о прародительница Ева! Вместо того, чтобы строить мост, стройте подземный город и бегите вниз! — Ему даже с текстом пьесы не понадобилось сверяться: память у него явно была отменная. — Так вот, я хотел спросить у вас, Ольга Андреевна… — Однако задать свой вопрос он не успел: умолк на полуслове.

Прямо над их головами возник ритмичный гул вертолетных лопастей, и многократно усиленный динамиками голос произнес:

— Водитель красного «Руссо-Балта», остановитесь и заглушите мотор!

— Ну и ну, — усмехнулся Алексей Берестов, — неужто это из-за того, что я превысил скорость?

Впрочем, он тут же затормозил у обочины — благо, на пустынной улице это не составило труда. И тотчас прямо перед ними — буквально в пяти-шести метрах от «Руссо-Балта» — на дорожное полотно опустился электрокоптер.

— Интересно, какого дьявола они устроили этот цирк? — В голосе Алексея Федоровича слышалось даже не раздражение — удивление. — Минут через десять мы сами бы доехали.

— Выходите из машины! — потребовал всё тот же мегафонный голос.

Алексей Берестов чуть помедлил, аккуратно складывая в папку исписанные наклонным почерком листы, а затем повернулся к Ольге.

— У вас еще есть возможность не встревать в эту историю, — сказал он. — Я объявлю, что привлекал вас как консультанта, и в ваших услугах больше нет необходимости. После этого вы сможете спокойно вернуться домой.

Ольга только усмехнулась одним уголком губ:

— Ну, вы ведь так и не отдали мне рукопись, — произнесла она. — И всё еще не дочитали пьесу. Стало быть, отдать вы её пока не сможете. Так что я остаюсь с вами.

И она, распахнув дверцу, первой покинула электрокар. А следом за ней из кабины вышел Берестов, к которому уже спешил мужчина в полицейской форме.

— Что-то случилось? — быстро спросил Алексей Федорович подошедшего к ним полковника: рослого мужчину лет сорока, с грубоватыми, хотя и не лишенными приятности чертами лица.

Тот лишь скривился и начал говорить, склонившись к самому уху Берестова-старшего.

Глава 12. Плакат безликого

6–7 января 2087 года. Ночь перед Рождеством

1

Жалел ли Макс о том, что в сентябре прошлого года он самолично открыл нелегальный доступ к технологии реградации — чтобы только её распространению невозможно было помешать? Чтобы только у Филиппа Рябова, который изображал теперь из себя Дениса Молодцова, не осталось шансов его остановить? До этой рождественской ночи Макс мог бы сказать: нет, не жалел.

Да и как он мог жалеть об этом — после того, как свел знакомство с Сашкой Герасимовым и десятками других реградантов, которые без этой технологии остались бы до конца своих скудных дней безгласными «поленьями»? Да, их всех ожидал, очевидно, длительный период реабилитации — и физической, и социальной. Но разве хоть кому-нибудь пришло бы в голову утверждать, что это — хуже, чем быть безликими зомби?

И всё же — в ту ночь толика сомнений у Макса зародилась. А еще — он в первый раз осознал, как сильно ему не хватает настоящего Дениса: его единокровного брата, злейшего врага — и единственного настоящего друга, какой был у него за всю жизнь. Уж Денис-то в два счета разрулил бы всю эту канитель! Да что там — он бы вообще не допустил такой ситуации никогда.

Макс сидел в маленькой каморке, расположенной в торце просторного длинного строения — одноэтажного, с высоченным потолком. Он почти не сомневался: это был тот самый ангар, о котором ему говорил Сашка. Но, прежде чем Макса в эту каморку поместили, он увидел достаточно — чтобы понять всё.

Когда давеча они с герром Ассом выбрались из подземной вентиляционной шахты, то оказались далеко за пределами санатория — в сосновом бору, что окружал его. Причем выбрались они отнюдь не на январскую стужу. Низенькая дверца, до которой они не без труда доковыляли, распахнулась, выведя их в некое подобие сторожевой будки — вполне благоустроенной, к слову сказать. Площадью метров около десяти, ярко освещенная, она имела внутри и обогреватель, и маленький диванчик, и стол с электроплиткой, и — хорошо укомплектованную аптечку. Так что Макс получил возможность заняться раной своего спутника.

Пока они пробирались к этой будке, у Макса не раз и не два возникало желание попросту бросить этого самого Асса — оставить его истекать кровью прямо на полу, с которого тот не сумел бы подняться без посторонней помощи. И остановила Макса даже не клятва Гиппократа — хоть он, доктор Берестов, и не забывал о ней. Остановило